Четыре сезона [litres] - Стивен Кинг

– Himmel! Got im Himmel![11] – воскликнул Дюссандер. Он вскочил и, пошатнувшись, достал из буфета бутылку с виски и от души плеснул в кружку. – Вот уж не думал, что ты такой Dummkop![12] Когда это внуки были похожи на дедушек? А? У меня же лысина! А ты разве лысый?

Он вернулся к столу и, с неожиданным проворством ухватив мальчика за вихры, дернул.

– Пусти! – закричал тот, невольно улыбнувшись.

– Кроме того, – продолжил Дюссандер, усаживаясь в кресло-качалку, – у тебя голубые глаза и светлые волосы. У меня тоже голубые глаза, а волосы были светлыми, пока не поседели и не выпали. Ты расскажешь мне обо всех родственниках. О тетях и дядях. О сослуживцах отца. О том, чем любит заниматься мать. Я все запомню. Обязательно запомню. Через пару дней, конечно, в голове ничего не останется – сейчас память уже не та, что раньше, – но к встрече я буду точно готов. – Он мрачно улыбнулся. – В свое время я сумел провести людей Визенталя и даже самого Гиммлера. Если мне не удастся одурачить какого-то американского учителя, то я сам завернусь в саван и поползу на кладбище.

– Может, ты и прав, – медленно признал Тодд, но Дюссандер видел, что сумел его убедить. Глаза мальчика сияли надеждой.

– Есть и еще кое-что, – сказал старик.

– О чем вы?

– Ты говорил, что в жилах твоей матери есть еврейская кровь. А моя мать была стопроцентной еврейкой! Так что мы оба жиды, дружок. Как в старом анекдоте. – Он неожиданно ухватил одной рукой за нос себя, а другой – мальчика. – А уж это скрыть не получится! – захохотал он, раскачиваясь на скрипучем кресле.

Тодд испуганно на него воззрился, но, не выдержав, тоже начал смеяться. Они заливались смехом, не в силах остановиться: Дюссандер у открытого окна, в которое врывался теплый калифорнийский ветер, а Тодд – откинувшись на спинку стула,

который упирался в плиту со следами темных полос от спичек на белой эмали.

Калоша Эд Френч (Тодд объяснил, что своим прозвищем тот был обязан привычке надевать в слякоть галоши) был худощавым мужчиной, принципиально ходившим по школе в кедах, которых у него имелось пять пар: от небесно-голубых до ядовито-желтых. Он искренне верил, что эта подобная экстравагантность поможет ему достучаться до сердец ста шести учеников от двенадцати до четырнадцати лет, вверенных его попечению. Френч и не подозревал, что за глаза его называют не только Калошей Эдом, но еще и Надсмотрщиком, и Кедоносцем. Когда-то в колледже за ним закрепилось прозвище Вонючка, и он ужасно боялся, как бы об этом прискорбном факте не прознали в школе.

Он редко появлялся в галстуке и предпочитал водолазки. Их он носил с начала шестидесятых, и его явное стремление походить на Дэвида Маккаллума из шпионского сериала «Человек от Д.Я.Д.И.» не могло не вызвать насмешек со стороны сокурсников. В качестве специализации Френч выбрал школьную психологию и искренне верил, что в этой области ему не было равных. Он умел найти с ребятами общий язык, мог «побазарить» и «влезть в их шкуру», если их что-то «достало». Он понимал их «заморочки» и то, как трудно в тринадцать лет «собрать мозги в пучок», если все вокруг только и делают, что их «полощут».

Правда, он очень плохо помнил себя в тринадцать лет. Наверное, потому, что рос в пятидесятые, а в шестидесятые уже была другая эпоха, и он стал Вонючкой.

Когда в кабинет вошел дедушка Тодда Боудена и плотно закрыл за собой дверь из матового стекла, Калоша Эд предупредительно поднялся, но выходить из-за стола не стал. Он помнил про свои кеды, а люди старой закалки далеко не всегда понимали, что ношение подобной обуви – лишь психологический прием, призванный вызывать доверие у трудных подростков, а вовсе не стиль одежды воспитателя.

Калоша Эд по достоинству оценил представительный вид старика. Поредевшие седые волосы аккуратно зачесаны назад.

#Отутюженный костюм-тройка. Безукоризненно завязанный серый галстук. Черный зонт в левой руке (уже несколько дней моросил мелкий дождь) он держал, будто офицерский стек. Несколько лет назад Калоша Эд и его жена увлеклись детективами Дороти Сейерс и перечитали все произведения этой достопочтенной леди, которые только смогли достать. И вот теперь перед глазами воспитателя предстал во плоти придуманный ею персонаж аристократа и сыщика-любителя лорда Питера Уимзи. Именно так тот выглядел в семьдесят пять лет. Надо будет обязательно рассказать об этом вечером жене.

– Мистер Боуден, – уважительно произнес он и протянул руку.

– Рад познакомиться, – ответил Боуден и пожал ее.

Калоша Эд не стал ее крепко сжимать, как обычно делал,

приветствуя отцов трудных подростков: было видно, что старика мучает артрит.

– Очень рад, мистер Френч, – повторил Боуден и сел, аккуратно подтянув брюки на коленях. Он поставил зонтик между ногами и оперся на него: ни дать ни взять – старый мудрый гриф, заглянувший к воспитателю на огонек. В его речи чувствовался легкий акцент: непохожий на характерные интонации британской аристократии, он скорее был просто европейским. И поражало сходство с Тоддом – те же глаза и нос.

– Рад, что вы нашли время встретиться со мной, – сказал Калоша Эд, усаживаясь на место, – хотя в подобных случаях обычно приходят родители…

Конечно, он произнес это не случайно. За десять лет работы в должности воспитателя Эд не раз имел возможность убедиться, что если приходит тетя, дядя, бабушка или дедушка, то, значит, в семье не все ладно и проблема ребенка крылась именно в этом. Калоша Эд даже испытал облегчение. Конечно, неприятности в семье – это очень плохо, но для такого смышленого мальчика, как Тодд, проблемы с наркотиками оказались бы куда хуже.

– Я понимаю, – ответил Боуден, и на его лице одновременно отразились и скорбь, и негодование. – Меня об этом попросили сын и невестка, мистер Френч. Тодд – очень хоро-

ший мальчик, уж поверьте. А плохие оценки… это временное явление.

– Мы все на это очень надеемся, мистер Боуден, не так ли? Если хотите, можете курить. Вообще-то в школе это не разрешается, но мы не станем афишировать.

– Благодарю вас.

Мистер Боуден достал из внутреннего кармана мятую пачку, сунул в рот одну из двух оставшихся сигарет и чиркнул спичкой по подошве черного ботинка. От первой же затяжки он закашлялся, как кашляют старики, погасил спичку и аккуратно положил в пепельницу, любезно подвинутую Эдом. Калоша завороженно наблюдал за манипуляциями старика.

– Даже не знаю, с чего начать, – нерешительно произнес Боуден, и на его лице за пеленой дыма отразилось замешательство.

– Что ж, – мягко сказал Френч, – уже сам факт, что пришли именно вы, наводит на определенные мысли.